— Если бы это была депрессия ты бы не приехала, просто не смогла. Лежала бы в кровати, не могла бы встать. Вот это депрессия.
Как много люди знают об этом человеческом состоянии и одновременно не знают ничего. И очень самонадеянно объяснять «депрессию» человеку, который с огромным упорством не поддается ей, знает — это может кончиться для него фатально. Депрессия — это ярлык, как и все остальное, что мы стараемся обозначить емким словом, которое, по итогу, не вмещает и сотой доли смысла. Об этом не нужно говорить, это стоит чувствовать и осязать — и только тогда ты познаешь все ужасы «депрессии». Мне об этом не хочется говорить ни с кем, потому что рассказать, на что я готова во времена своего упадка, это в очередной раз подчеркнуть гравировку на лбу «сумасшедшая».
Многие представляют депрессию как грустное состояние человека, экзистенциальный кризис и не каждый понимает: это надрыв во всех его проявлениях. И да, когда ты ощущаешь, что тебя снова захлестывает волна, твоя жизнь опять прерывается, тебе остается только устало вздохнуть и постараться пережить. И каждый раз ты думаешь, что вот она — последняя, дальше только темнота. Но она как всегда оказывается крайней, ты выдыхаешь, а потом почти забываешь, как она выглядит, живешь, плывешь, а потом снова — кубарем вниз по лестнице.
Этого не понять, это нужно самому превозмочь: каждое утро вставать с постели, ехать на учебу, разговаривать с людьми, пытаться собирать себя каждый день в кучу, чтобы не стечь под кровать. Это не ты выбираешь время, когда тебе можно вдоволь погрустить, эта грусть сама выбирает тебе дату и время, окончание чего не обусловлено никакими рамками. И эта безграничность пугает больше всего. И ты живешь в страшном ожидании, когда она на тебя снова запрыгнет, обнимет руками и ногами, поцелует взасос. Она шастает по углам, ты ее выглядываешь и далеко не с тем томительным ожиданием. Ты оглядываешься в темноту, пытаясь убежать: заводишь новые знакомства, сближаешься с людьми — они для тебя как реабилитация, но это лишь твоя иллюзия. Ты собственноручно наделяешь людей определенными обязанностями, о которых они даже не подозревают: каждый день выводить тебя на прогулку, пить из одной бутылки, обнимать, не давать тебе спать, не давать тебе оставаться с самой собой. Всем этим ты стараешься отвлечься, стараешься понять обычную жизнь. Но она как твоя навязчивая идея, остается с тобой послевкусием в виде самокопания и прижигания плоти — просто как напоминание о прошлом, настоящем и будущем. Напоминанием о том, кто ты и от чего ты никогда не убежишь. Глухим осознанием, что никто не в состоянии тебя спасти, остановить твой полет или, хотя бы, остановиться вместе с тобой в невесомой пустоте. Ты ищешь этот мрачный космос в людях, но это как потеряться в толпе. Ты одна в этом потоке, который подминает тебя под себя, но ты вечно всплываешь, чтобы проснуться от собственных криков, и после этого кажется, что только ты понимаешь жизнь.
Этого не понять, поэтому это остается высмеянной и оскверненной частью моей жизни. Высмеянной теми, кто не переживал снова и снова, не вымирал, не выпадал из жизни, но кто все же давал наставления, такие глупые, пустые, безличные; кто не может ее потрогать, заглянуть в нее, но кто считает вполне понятной, лаконичной, емкой, кто считает ее ярлыком и не боится. Но что если это можно увидеть моими глазами? Хочешь, я подарю тебе их на любой праздник, на какой ты только захочешь? Пропишу твое имя в своем маленьком последнем сочинении, передам их тебе в свой последний праздник? Я хочу быть диафильмом в твоей голове и я хочу проводить тебя до надрыва.
karinapushkova 